В своей февральской статье в «МК», озаглавленной «Смертельное недоверие», я писал о взаимоотношениях между властью и бизнесом. О том, что наша бюрократия является главным тормозом для развития страны, потому что она понимает задачи развития лишь как задачи личного обогащения и не способна быть партнёром для эффективного несырьевого частного бизнеса. Что Кукшкинды, Берлаги и Корейки из «Внешросгаз-нефтепромюгансоборонгеркулеса» и прочих госконтор, контролирующих наиболее денежные, нередко монопольные отрасли экономики, занимаются «нецелевым использованием» (политкорректное определение казнокрадства) вверенного им «колхозного» имущества и позорят страну, прожигая казённые деньги на собственные самолёты, яхты, дорогие бутики и VIP-отели за рубежом.

Когда в апреле месяце президент сделал борьбу с коррумпированной бюрократией («как федеральной, так и местной») стержнем своего послания Федеральному собранию, я ему аплодировал. Для нормального человека очевидно, что прогнившая насквозь система управления не позволяет осуществлять нужные для народа решения. Сверху донизу — от высокопоставленного сановника, получающего «откат» за росчерк пера, до гаишника, зарабатывающего на жизнь взмахом полосатой палки, — пирамида коррупции душит общество, закупоривает его кровеносные сосуды.

С того памятного собрания в Мраморном зале Кремля прошло полгода. И что же? Порой складывается ощущение, что воля верховного главнокомандующего разбивается о непреклонную жизненную позицию ожиревших на государевых харчах тыловых крыс, топится усилиями вороватых «прапорщиков», которым по барабану что «кормило», что «кормушка».

Взлёт не разрешили

Термин «государственно-частное партнёрство» в последнее время стал чем-то вроде заклинания. Его обожает премьер. Его произносят со всех высоких трибун, в верности ему клянутся чиновники всех рангов. Если так пойдёт дальше, скоро им начнут называть детей, и по аналогии с Урюрвкосом, Тракториной или Даздрапермой появится Гэчепина. Между тем на наших глазах, буквально за несколько месяцев, усилиями все тех же заклинателей было фактически уничтожено то самое, причём единственное успешное государственно-частное партнёрство.

Надо ли говорить, что означает для России с её огромными пространствами ответ на вопрос: быть или не быть авиастроительной державой? Потерять способность делать свои самолёты, способные обслуживать жителей бескрайних пространств, — значит, потерять по крайней мере часть суверенитета, оказавшись в зависимости от воздушных корабелов из «Боинга» и «Эйрбаса». Однако наши чиновники образца 90-х годов не очень-то переживали насчёт суверенитета, им на него было, в общем-то, наплевать. Они готовы были «сдать» эту отрасль (впрочем, как и все остальные, составляющие основу нормальной высокотехнологичной постиндустриальной экономики) и практически к 2000 г. её сдали. Авиазаводы не работали, пребывая в состоянии перманентного банкротства, до их закрытия оставался лишь один вполне технический шаг.

Новый президент по существу сделал спасение авиапрома своим национальным проектом. Его многочисленные выступления и решения на эту тему в 2000—2005 гг. общеизвестны. Упомяну лишь заседание Госсовета в феврале сего года, слова об авиапроме, сказанные на Украине и в Германии. В отличие от чиновников, которые в любом проекте (а уж тем более президентском, да ещё хорошо б национальном!) видят очередную кормушку, удачную возможность освоить энное количество миллиардов бюджетных денег, мы понимали, что единственный спасительный путь — выстроить производства под потребности рынка, под спрос авиаперевозчиков. А для этого в авиапром направили частный капитал, который интересует коммерческая отдача от эксплуатации самолётов, а не «откаты» от мертворожденных проектов вроде Ту–334 или RRJ (Russion Regional Jet — исконно «русское» название для нашего самолёта, не правда ли? Впрочем, форма здесь полностью отражает содержание: это детище чиновничьего лоббизма, с которым они носятся как с писаной торбой, на 70 процентов будет собираться за рубежом. Если, конечно, вообще так и не останется на бумаге).

Частный капитал пришел, создав с нуля компанию «Ильюшин Финанс Ко.». Это был именно тот капитал, который принято называть словом «национальный». Инвесторы ИФК не рассчитывали на немедленную прибыль. Открою страшную тайну: они её вообще ни разу за 6 лет не получили. Под инвестиции мы подтянули лучших в стране менеджеров, потенциал которых многократно превышает чиновничий (хотя последние, увы, остаются хозяевами отрасли).

Благодаря им, благодаря их уму, талантам и деньгам за несколько лет удалось практически невозможное — отрасль ожила, начала подниматься с колен. Воронежский и Ульяновский авиазаводы вышли из смертельного пике, их финансовые показатели улучшились в разы, менеджерам ИФК удалось не только загрузить производства, но и набрать на миллиарды долларов заказов (коммерческих, подчеркну!), обеспечивающих загрузку на 5—7 лет работы. В Воронеже даже начали собирать самолёты на экспорт — впервые с советских времён два Ил–96 для Кубы, были аналогичные планы и в отношении других стран.

Но государство как партнёр, на добрые отношения с которым строился расчёт, по своей природе не изменилось. Сначала оно настояло на продаже ему активов успешного акционерного общества не по рыночной оценке («Эрнст и Янг» — 156 млн. долл.), а по ликвидационной стоимости — за 130 млн. долл. (затем за 4 года вернуло свои инвестиции в капитал ИФК в виде налогов, заплаченных работающими благодаря заказам ИФК предприятиями). Убедило частных акционеров отказаться от контрольного пакета и стать миноритариями. Бизнес молча проглотил всё это: ведь партнёры же, главное — интересы дела и результат.

Сейчас вместо поддержки часть чиновников гробит реальный проект уже летающего самолёта «Ан–148», обозвав его «иностранным» (это про региональный лайнер, разработанный в украинском КБ им. Антонова и на 60% собираемый в России!). Наконец, в июле случилось знаменитое теперь уже «дело «Ильюшин Финанс», по которому в один день Генпрокуратурой было проведено предварительное следствие, и в тот же день Басманный суд, «разобравшись в ситуации», арестовал частные активы в ИФК. «Посадка» всего парка Ил–96 на фоне бьющихся чуть ли не каждую неделю «Боингов» — это уже так, мелкий штрих к общей картине. Вот такое многократное «спасибо» за успехи в отрасли, которые стали очевидны (скажу скромно) нам и (отдам должное) Минэкономразвития. Напомню, что мы спасли отрасль, где основным собственником осталось государство.

Обеспечительный арест предполагает, что прокуратура подозревает частный бизнес в том, что он нанёс имущественный ущерб государству. Скажите, можно подозревать человека, вложившего в отрасль за 5 лет около 200 млн. долларов, в том, что он сам у себя и своего предприятия украл миллион или два? Если да, то такому «вору» самое место в психушке. Да и в чём смысл обеспеченного ареста, если активы ИФК, не считая столов, стульев и бумаг, в принципе пока неликвидны и «увести» их просто некуда? Наконец, надо ещё разобраться, кто кому нанёс ущерб. Ведь бизнесу-то никто ничего в виде налогов не вернул (см. выше), а дивидендов что-то не видно.

Я много читал в нашей, да и не только нашей прессе, что это дело — некая «чёрная метка» мне из Кремля, что это какой-то там политический заказ… Глупости всё это. Просто банальная, убогая зависть и ревность к успешному предприятию, которое никак не вписывалось в такие привычные и отработанные схемы «распила» бюджетных денег. Так или иначе, погром в «Ильюшин Финанс Ко.» очень хорошо показал, на каких принципах наше государство хочет и умеет партнёрствовать. Теперь, чтобы выгнать бизнес из любого проекта, достаточно будет заказать уголовное дело о недобросовестности его менеджеров. Плевать, что акционеры не обращались с претензиями. Это можно сделать с любой компанией, где есть государственные активы.

Недоверие, проявленное государством, оказалось смертельно для дела спасения нашего авиапрома. Смешно видеть беспомощные лица и слышать лепет чиновников, не знающих, как теперь быть, как выполнять президентское задание. Они ведь сами только что вытолкали пинками тех, кто знал, умел и показал им как. Интересно теперь будет посмотреть, что они будут делать дальше со своими государственными авиазаводами, государственными лизинговыми компаниями и государственными авиаперевозчиками. Скорее всего, скоро не останется ни тех, ни других, ни третьих. Потому что после того, как пойдёт под нож сама отрасль, вместе с техникой «оттуда» придёт и их лизинг, и их перевозчики. А те, кто обрезал России крылья, будут летать на «Боингах» — они ведь им так нравятся, эти надёжные и безопасные машины...

Это недоступное доступное жильё

Ещё один интересный аспект нашего насыщенного судьбоносными инициативами политического бытия — это реализация президентских проектов в социальной сфере. Один из главных таких национальных проектов — решение жилищной проблемы, обозначенный правительством как программа «Доступное и комфортное жильё — гражданам России». Глава государства очень верно нащупал этот социальный нерв. Именно бытовая неустроенность большинства россиян, нерешённость главной, влияющей на ощущение качества жизни проблемы — жилищной — создаёт напряжённость в обществе.

Впрочем, об этом сейчас, после выступления президента, не говорит разве что ленивый. Причём речи, как и в случае с авиапромом, всё больше напоминают шаманское камлание. Хочу заметить, что Национальный инвестиционный совет уже несколько лет занимается этой проблемой, и я могу смело утверждать, что если реализация проекта будет и дальше происходить в духе камлания, всех нас ожидает очень большое разочарование. Дело в том, что формула «доступное жильё» имеет два смысла. Она означает, что жилья должно быть много и оно должно стоить дёшево. Эти вещи, как понимает любой, даже мало сведущий в экономике человек, очень взаимосвязаны. Проблема в том, что у нас нет ни того, ни другого.

Потребности населения в новом жилье сейчас составляют порядка 2,5 млрд. кв. м. Даже если довести ввод в эксплуатацию нового жилья до 80 млн. кв. м. в год к 2010 году, как это предусмотрено планами правительства, на удовлетворение этого спроса (с учётом ежегодно увеличивающегося фонда ветхого жилья, подлежащего замене) уйдёт порядка 100 лет. Оказывается, наша зацикленная на панельном и модном нынче монолитном домостроении строительная индустрия просто неспособна производить больше.

Единственный выход — сделать ставку на малоэтажное строительство блочно-каркасных домов, собираемых из своего рода «модулей». В основе этих конструкций — экологически безупречная древесина, то есть возобновляемый ресурс, с которым у нас никаких проблем никогда не было. Кстати, такие дома — основа жилого фонда в США, Канаде и Северной Европе, то есть в странах, где климат схож с нашим. Цеха по выпуску комплектующих для них очень быстро создаются и так же быстро окупаются. Один такой завод в Северной Ирландии выпускает порядка 10 тысяч домов в год, что при средних размерах дома в 200 кв. м составляет порядка 7% всего жилья, вводимого сейчас в России (около 30 млн. кв. м в год).

Несколько российских компаний уже начали пробовать развивать программы массового строительства быстро возводимого малоэтажного жилья. Самое удивительное в том, что главные проблемы с формированием доступной, то есть низкой цены у них возникли именно тогда, когда они начали взаимодействовать с государством. Известно, что земля и строительный рынок зачастую жёстко контролируется местными чиновниками и их родственниками. В такой кровной заинтересованности нет ничего удивительного: в условиях процветающего в отрасли монополизма вложения в строительство по отдаче могут составить неплохую конкуренцию наркобизнесу.

Выяснилось, что оформление земли под застройку в силу не только официальных выплат, но и разного рода «неформальных» вознаграждений увеличивает стоимость домов как минимум в два раза! Выкупать землю эти компании вынуждены на аукционах, конкурируя с фирмами, заведомо ориентирующимися на «элитного» клиента, для которого 5 тысяч долларов за метр — не потолок. И, между прочим, устанавливающие этот порядок нормы входят в так называемый «пакет законов о доступном жилье». Сюжет, достойный Зазеркалья!

Но и это ещё не всё. Принципиальное ускорение темпов жилищного строительства невозможно при нынешней модели формирования спроса и предложения на жильё. Говоря о доступности, я имею в виду такой дом или квартиру, которую средняя семья могла бы без фатального ущерба для своего бюджета оплачивать в течение 10—20 лет. То есть речь идёт об ипотеке. Сейчас возникла идея начать субсидирование ставок по кредитам. Однако, даже если опустить годовую процентную ставку ниже инфляции, всё равно для получения кредита нужен первый взнос, который может составлять до 30%. На самом деле именно эта сумма для большинства желающих обзавестись своей собственной крышей над головой становится непреодолимым барьером. В итоге ипотека опять-таки становится «игрушкой для богатых» — она концентрируется на ликвидных рынках Москвы и Санкт–Петербурга и доступна всё тем же 5%.

Очевидно, что, если государство действительно хочет сдвинуть с мёртвой точки решение жилищной проблемы, надо сделать две вещи. Прежде всего отделить программы строительства доступного жилья от рынка коммерческой недвижимости. Для тех, кто работает по этим программам, необходимы особые условия, и здесь никуда не денешься от государственно-частного партнёрства. Но само государство не должно здесь ничего вкладывать (не дай Бог! Иначе это будет ещё одна грандиозная кормушка для «освоения»). Оно должно помочь с оформлением земли под новые посёлки (или как минимум не брать за это денег). Пусть эта земля остаётся в госсобственности — с гарантированным правом владельцев домов её выкупить. Кроме того, государство должно сделать так, чтобы принадлежащие ему монополии (энергокомпании, водоканалы и т.п.) не брали плату за подключение сетей. Тем более что деньги на их содержание и развитие уже заложены в существующие тарифы.

А вот на что государство может и должно потратить деньги, так это на то, чтобы помочь людям со средним и низким уровнем доходов получить и обслуживать ипотечный кредит. Специфика строительной отрасли такова, что увеличение объёмов строительства ведёт к резкому оживлению деловой активности во всех смежных секторах экономики — ЖКХ, дорожном строительстве, производстве мебели и отделочных материалов, товаров для дома и т.п. В этой ситуации, с учётом довольно высокого уровня налогообложения всех этих видов бизнеса, бюджетные деньги, вложенные государством в ипотеку сегодня, окупятся быстрее, чем придётся даже планировать расходы на субсидии в бюджете следующего года.

Кстати, что касается ВВП, над удвоением которого у нас поломано столько копий, то с помощью жилищной помпы его можно и утроить к 2010 г. Во всяком случае, одной из «точек роста», ставших основой процветания американской экономики, был именно строительный бум.

Вечнозелёный партхозактив

На этих двух примерах — авиапроме и доступном жилье — хорошо видно, как наша славная чиновничья рать с лёгким сердцем похоронила один президентский проект и может запросто похоронить другой, ещё более амбициозный. Оба этих проекта объединяет то, что в их основе лежит идея государственно-частного партнёрства. Пять лет назад, когда о ГЧП ещё никто и слыхом не слыхивал, мы в Национальном инвестиционном совете изучали мировой опыт такого партнёрства и пытались применить его в нашей действительности. И тогда мы поняли, что ГЧП в наших условиях имеет природу, отличную от того, что существует на Западе.

Там такое партнёрство создаётся тогда, когда государству требуется привлечь крупный частный капитал и мозги. Там это действительно партнёры, доверяющие друг другу. У нас же, где коррупция является чуть ли не главным механизмом перераспределения благ, ГЧП — единственная работающая модель, позволяющая её хотя бы минимизировать. Потому что в условиях, когда имеющие разные интересы партнёры объединены в одном проекте, каждый из них будет следить за тем, чтобы другой не украл ни копейки и направил средства в коммерчески верный проект. Здесь такой порок, как недоверие, может оказаться полезным контрольным механизмом.

Говоря о недоверии, существующем между государством и бизнесом, я отнюдь не пытаюсь выгородить наше деловое сословие. Когда телеведущие новостей с гордостью сообщают нам о том, что российский бизнесмен купил очередной спортивный клуб в Европе, или о том, что французская Ривьера скоро станет русской, а Куршевель будет переименован в Хрюшавелово, мне лично становится стыдно. Точно так же мне стыдно, когда с тем же державным пафосом нам выдают выплату 13-миллиардного бонуса временно управляющему «Сибнефтью» за «восстановление командных высот государства в нефтяном секторе». Когда-то, в начале века, мы думали, что безответственный, живущий по своим «понятиям» бизнес, ориентированный на разграбление страны и вывод активов за рубеж, остался в прошлом. Увы, офшорная олигархия живёт и здравствует, приспосабливая «вертикаль» под свои нужды.

Это происходит потому, что, к сожалению, российская деловая элита — это не Генри Форды и не Биллы Гейтсы. В значительной своей части она была создана государством и вместе с чиновничеством до сих пор составляет всё тот же вечнозелёный партхозактив. Глядя на чиновника, наш капиталист зачастую смотрит в зеркало, и наоборот. Поэтому, когда представители бизнес-сообщества, притесняемые властью, начинают апеллировать к народу, народ говорит: «Чума на оба ваши дома!».

И правильно делает. Потому что сообщество не сделало ничего, чтобы заслужить уважение со стороны большинства. Напротив — само в себе оно культивирует презрение к тем, кто, с его точки зрения, принадлежит к иной касте. Но наше общество — не кастовое, в нём нет на самом деле никакого почитания более богатого и сильного. Поэтому в ответ на своё чванство те, кто мнит себя «олигархом», получают недоверие и глухую ненависть.

Произошёл ужасающий разрыв между обществом и его элитой — что политической, что деловой. В стабильном государстве разные группы и классы представляют собой сообщающиеся сосуды, где каждый в меру своих умственных сил и таланта может менять социальное положение. У нас же эти сосуды не сообщаются. Презрение с одной стороны и недоверие с другой — вот что страшно, вот что является угрозой будущему страны. И это надо менять, проталкивать тромбы, а если надо — проводить операцию по шунтированию.

Например, я убеждён, что нам необходимо выработать механизмы, вводящие разумные ограничения на рост личного потребления граждан. Например, «вынул» из производительных сил на личные нужды сумму больше 500 млн. долларов — государство может ограничить твоё состояние «репрессивным» налогом. Если наш имущий класс не способен к самоограничению, не обладает соответствующей культурой и не может сам понять, что кроме личного обогащения существует ответственность перед страной, перед людьми, за счёт которых они обогащаются, — надо вводить внешние рамки. Человеку не нужен миллиард долларов «на карманные расходы».

* * *

Будучи по характеру оптимистом, я уверен, что мы преодолеем испытание недоверием. Совместно работать над этим должны и бизнес, и государство, и всё общество. Но, говоря объективно, сейчас больше всего успех зависит от позиции государства. И хотелось бы, чтобы перелом произошёл не в прекрасном далёко, а при жизни хотя бы моего поколения.

А.Е. Лебедев,
депутат Государственной Думы РФ